108 рассказов - Дмитрий Смиркин

14. Рыба

Рыба, если вы вдруг не знали – это субстанция, живущая в воде, облаченная в чешую, плавники и ласты. Данная субстанция относится к классу, отряду… Дальше мало кто из нас что запомнил. Склизкое, нервное, холодное, одним словом, так себе животинка. Лекция заезжего городского лектора в нашем деревенском клубе как-то не очень бодрила, но и к трудовым подвигам не толкала, что, казалось, вроде бы и не плохо. Чесало языком это светило науки около двух часов. Некоторые даже вздремнуть успели. И как тут не уснуть, когда перед тобой плешивый старец битый час на неизвестном тебе диалекте разговаривает и про какие-то там дефиниции талдычит. Уж не знаю, что это такое ДЕ или ДИфЕниция, но апогеем выступления заезжего Дарвина стала идея, что, мол, все мы раньше были рыбами. Мы с мужиками переглянулись. Ты ври, ври, но не завирайся! Ну как я, двухметровый детина, косая сажень в плечах, мог до того килькой или камбалой в море-окИяне плавать? Соседи по ряду тоже недоумевали, поскольку пьющих, курящих папиросы «Беломор» и забивающих козла рыб они до сей поры не встречали.

Как вы понимаете, самая интересная часть Марлезонского балета наступила для нашего лектора в финальной части его показательной программы. Конечно же, мы все ждали его фразы: «Ваши вопросы, товарищи, труженики села!» Мы ждали и, наконец, дождались. Первый же вопрос, на что лучше ловить окуня, на опарыша или мотыля, поставил лектора в тупик. Не смог он также ответить, что с кашей в прикорм запаривать, чтобы руки потом не воняли, и карась долбил ее, как чумовой. Тогда мы заподозрили, что Мендель наш рыбу в глаза не видел, и задали ему вопрос в лоб. К его чести, лектор врать не стал и честно признался, что всю жизнь прожил в городе и рыбу только в книжках и в магазине видел. После поблагодарили мы его по-свойски и на утро на рыбалку ангажировали. Дед упирался, но принципиальное согласие из любви к науке дал.

В пять утра мы уже охотились на позвоночные субстанции, выражаясь дефинициями нашего лектора. Дед сразу сказал, что таскать карасей из воды ему его научные убеждения не позволяют. Ему, это… рыбку жалко. Решили взять хитростью, сказав, что он новичок, живность к таким не идет и потому шансов самолично стать рыбокиллером у него нет. Он получил удочку и уже через минуту орал, как ненормальный, т.к. поплавок стремительно ушел под воду и килограммовый карась, выпрыгивая из воды, пронзительно смотрел в глаза нашего рыболова-любителя. Через десять минут история повторилась, с той лишь разницей, что лектор наш орал, попутно пугая рыбу и окружающих: «Врешь, не уйдешь!»

В общей сложности наловили мы двенадцать килограмм разносортицы. Весь улов деду отдали.

15. Время

Жило-было себе Время. Не большое и не маленькое. Оно было всегда и потому жило размерено и безмятежно. Время никуда не спешило и никуда не опаздывало. Оно было счастливо. Однажды ко Времени в гости пришло Одиночество и сказало, что терпеть его не может. Каждый раз, когда они пьют чай, оно думает, что Время нарочно медленно все делает, чтобы Одиночество с ума сходило от ожидания. Время извинилось и сказало, что оно всегда такое и наливает чай всем своим гостям с одинаковой скоростью. На этом они расстались.

Время долго думало о сказанном Одиночеством и решило сходить в гости к Любви. Любовь шастала по дому в розовых шлепках и пижаме. Купидоны суетились на кухне и лепили пирожки с флиртом и любовными интрижками. Время спросило, правда ли, что когда Время приходит к Любви в гости, оно ужасно медлительно? Любовь удивилась вопросу, но уверенно сказала, что нет. Напротив, ей кажется, что время быстро уходит, не попробовав всю ее купидоновскую стряпню. Они долго пили чай и смеялись. Успокоившись и набравшись сил, в приподнятом расположении духа Время простилось с Любовью и отправилось в свою берложку.

Оно шло по дороге и напевало любимую мелодию. Вдруг Время

встретило Человека. Он был стар и немощен. Лицо его было морщинистой, кожа пожелтевшей от прожитых лет, глаза серыми со свинцовым отливом.

– Ну, здравствуй, Время, – сказал Человек.

Время удивилось, поскольку, ему казалось, они никогда не встречались.

– Я потерял тебя однажды много лет назад, – продолжал Человек, – Я искал тебя всю свою жизнь. Мне жаль, что мы встретились только сейчас, когда я немощен и стар. Увы, но сейчас ты мне уже не поможешь бороздить под парусом океан, найти Любовь, а вместе с ней и Счастье. Все что ты можешь, это смотреть на остатки моей жизни и жалеть меня. Я жил и много раз думал, как бы мне убить тебя. Сейчас я прошу, ответь мне взаимностью.

Оно пожалело человека. Так в гости ко Времени впервые пришла Смерть.

16. Жилетка

Мода, вообще, увлекательна. Новое время, новые причуды. К примеру, в семнадцатом-восемнадцатом веках на головах парики носили, потом кусты с картошкой. Прям так и вижу, идет бледная красотка навстречу Петру I, улыбается, а над густыми, колосящимися бровями клубни картофеля висят. Красота – страшная сила. Это ладно, мужики так вообще чулки и капроновые колготы натягивали на свои ренессансные телеса. Это ж полный разрыв шаблона. Идешь по улице, а вокруг миллионы латентных балерунов бродят. И что самое смешное, наверняка средневековые дамы шептались – у кого из мужичков конечности стройней.

Ну, оставим предания старины глубокой на совести историков и перенесемся чуть ближе к нашему времени.

Период моего полового созревания был полон смешных проявлений. Тебе четырнадцать лет, организм фантастически быстро растет вширь и глубь, при этом мозг в этой гонке явно за всеми не успевает. Что делать, когда голова не работает, а контрастировать на фоне общего пейзажа внезапно хочется? Конечно же, принимать манящий окрас! В качестве парадных перьев была выбрана жилетка кирпичного цвета от папиного костюма «тройка». Папа, к тому времени, был пятьдесят четвертого размера, и его жилетка сидела на мне, как плащ-палатка на пограничнике, несущем службу на российско-китайской границе. Папа мой, кстати, стал также донором подтяжек. До сих пор не понимаю, зачем они мне понадобились, поскольку штаны с меня не спадывали. Напротив, когда ты в декабре в белых брюках, штанины которых удивительным образом обхватывают голени, будто бы мерзнут и вопят – хозяин, нас зимой не носят, нам холодно, пошли домой. Венчали мой парадный ансамбль лакированные офисные туфли, приобретенные родителями по неведомому случаю и дарованные мне за заслуги на ниве народного образования.

И вот однажды во всем этом великолепии я вышел в свет. Зима. Холодно. Мчу на дискотеку. Ощущение, что не на танцы бегу, а на инаугурацию, не меньше. А как иначе, ведь надел перья парадней некуда: белые брюки, белая рубашка, жилетка и лакированные штиблеты. Настроение такое, что петь хочется. Прибегаю на городскую дискотеку. Плечи расправил, хвост распушил, гарцую. Важный до безобразия. Не знаю, откуда это во мне, но когда кто-либо видит меня в первый раз, приступ важности на меня нападает, как на дворового шарика чесотка. И вот брожу я по необъятной площади городской дискотеки, преисполненный чувства неоспоримого превосходства, как вдруг ко мне подходит девушка и говорит: «Молодой человек, два коктейля сделайте, пожалуйста, мне и подружке». Я обалдел. «С какого праздника», – спрашиваю? Она, отвечает: «Вы разве не официант?» Тут перья с меня и опали. С тех пор, когда мне кажется, что, надев тот или иной костюм за большие деньги, я становлюсь круче, вспоминаю эту историю.

17. Упырь

Ему было три года. Все это время его отменно кормили и чистили клетку. Раз в неделю он расправлял крылья и летал по двадцати восьми метрам типовой хрущевки. Он был попугаем. Его хозяин, парень лет двадцати, нежно называл его Упырь, реже Попка и обязательно добавлял, что Попка – дурак. Друзья не упускали возможности потискать Упыря и потыкать своими толстыми и плохо пахнущими пальцами в клюв бедолаге. Ему это жутко не нравилось. Единственным спасением, как ему казалось, было выучить человеческое «ииии ннннааа». Он выучил. После этого число желающих услышать попугайский акцент, а вместе с этим потыкать в клюв увеличилось в разы. Казалось, этому не будет конца. Но однажды его выпустили из клетки.

В квартире было много незнакомых людей. Почти все были одеты в черную, некрасивую одежду. Кто-то отвратительно причитал и всхлипывал. Хозяина не было видно. После обеда Упырь его увидел. Хозяина внесли в комнату на странной, красной, узкой кровати. Он спал. Упырь все это время отчаянно пытался вырваться из клетки. Впервые в жизни ему хотелось, чтобы хозяин потыкал ему в клюв своими пальцами и произнес свое любимое «Попка-дурак». Потом его унесли, а Упыря выпустили из клетки в открытое окно. Оказалось, что летать по квартире и на улице две большие разницы. Был сентябрь. Наглые воробьи сидели на асфальте и жадно клевали заплесневевший хлеб. Упырь попытался присоединиться к этой трапезе, но был атакован крылатыми коротышками. Он не ел три дня, и желудок призывно журчал – «покорми». Упырь озверел, если так можно сказать о птице. Отвратительно чувствовать себя никому не нужным. Летать сил не было, и он отчаянно носился в поисках какой-либо еды. На исходе третьих суток он приложил клюв к эвтаназии престарелого червяка. Жить стало нарядней, жить стало веселей, и на радостях он завопил «иннн нннааа». Внезапно вокруг стали собираться люди. Всем было интересно поглазеть на экзотического говоруна. Он вопил, как заведенный, «инннннн наааааа», «инннн нннна» снова и снова. Со всех сторон посыпались семечки и хлебные крошки. Впервые за семьдесят два часа Упырь почувствовал себя хоть кому-то нужным. Боже, как же он хотел, чтобы в этот момент хоть кто-то взял его на руки.